Данная статья является переводом, требующим вычитки, и ещё не проверялась модерацией.
Страница может содержать стилистические ошибки и смысловые неточности.
Гильгамеш бродил по пустыне и громко плакал
по своему другу Энкиду.
«Я скоро умру! — Не похож ли я на Энкиду?
Я боюсь смерти и сейчас брожу по пустыне.
Я отправлюсь в далёкие земли Утнапиштима, сына Убартуту,
И пойду туда как можно быстрее,
Чтобы найти вечную жизнь».
— Мне не нравится всё это, Салах, — сказал Масун, смотря на шесть Волков, которые разгружали мулов. — Ты же их знаешь.
— Это просто меры предосторожности. В любом случае здесь никого не будет, и писцы смогут сделать всё, что нужно.
— Надеюсь, что ты прав.
Салах видел много входов в великие места поклонения богам, и в сравнении с ними здесь всё было очень скромно: обычная дверь, которую можно было встретить в любом доме, состояла из одной плиты на петлях. Единственным украшением была вырезанная над входом шестерня. Дверь находилась в конце узкого оврага, куда можно было проехать лишь на осле. Спрятана от всего мира. Слишком маленькая и скромная для Церкви Разбитого Бога. Они предпочитали строить большие храмы, не маскируя их. В некоторых случаях храмы даже могли перемещаться. Салах вспомнил шагающий кафедральный собор из ежегодных новостей, о котором он прочитал, когда присоединился к Инициативе. Скорее всего это была лишь маленькая часовенка, построенная несколькими адептами, которая была построена и спрятана ещё очень давно. Местность очень подходила для того, чтобы прятаться.
Салах надеялся, что за дверью будут лишь пустые комнаты. Его тянуло домой — для него две недели были слишком длинными.
— Рашид, вы готовы? — спросил он у Волков. Командир группы, молодой мужчина со шрамом на правой щеке, кивнул.
И дошёл он до горы Машу,
Которая охраняет ежедневный восход солнца, и до
Ворот перед перевалом, ведущим в земли Утнапиштима, которые
Охранялись огромными чудовищами-скорпионами.
Слева было что-то, похожее на огромное сердце, говорившее
Как человек в лихорадке.
Справа — чудовище в тени,
Чудовище с сотней ног.
За входом находилась небольшая квадратная комната, служившая прихожей, а за ней находился основной зал для молебнов, естественная пещера, которая, наверное, смогла бы вместить двадцать человек. Она освещалась их фонарями. На стенах были вырезаны обычные символы: Шестерни Мудрости, Вечные Часы, Железные Святые с нимбами в виде шестерен. Изображено всё было менее детально, чем в современных храмах Церкви, но очень узнаваемо. С алтаря кто-то давно украл все украшения. На стене за ним была частично сколотая и потускневшая фреска, изображавшая Машинный Излучатель, висящий в воздухе над поверженными массами народа. Маленькие тропинки расходились в стороны — скорее всего они вели к складам и местам проживания священников.
— Рашид, ты и твои люди пусть обыщут боковые комнаты, а я и Масун займёмся этим залом. Принесите с собой всё, что сможете найти.
— Понял.
Волки разошлись. Салах поводил лучом фонаря по потолку.
— Видишь что-то необычное?
— Нет, точно нет, — сказал Масун, делая фотографии. — Они достаточно старые, чтобы приходиться на трудные времена, и это всё, что я могу сказать про необычные части.
— То есть мы потеряли день.
— Нет, нет. Это очень важная находка, особенно учитывая войну-джихад против Церкви в 840 году. Найти что-то из того периода столь далеко на юге — большая удача. Всё из этого региона либо построено намного раньше, либо намного позже. Бьюсь об заклад, что это построено на гораздо более древних руинах.
— Секретный проход?
— Церкви они очень нравятся. Я проверю алтарь на наличие механизма.
— В боковых комнатах ничего нет, — сказал Рашид, вернувшись в зал.
— Ничего? Ни текстов, ни вещей?
— Только пыль.
Салах кивнул. Он не ожидал многого, но даже пыльная копия Бронзового Евангелия была бы чем-то, что можно было бы взять домой.
— Ага! Нашёл! — крикнул Масун из-за алтаря.
[Следующие 67 строчек отсутствуют. В них описано, как Гильгамеш борется с чудовищами.]
Стена за алтарём, приводимая в движение древним механизмом, отодвинулась. Когда пыль осела, все увидели ступеньки, уходящие вниз.
Отлично.
— Насколько я знаю древние храмы, а я уверен, что я знаю, — Салах стоял в начале лестницы и покачивал фонарём, светившим в темноту, — я предполагаю, что мы встретимся с разными ловушками, такими как ямы с шипами, механизмами, стреляющими дротиками, катящимися булыжниками, возможно несколькими головоломками и каким-то монстром. А потом мы войдём в комнату, где есть немного сокровищ или человек, важный для сюжета.
Шутка была встречена пылью и тишиной. Ни смеха, ни вздохов, ничего. Лишь одинокая тишина.
Часто были такие моменты, когда Салах понимал, насколько слабо он теперь связан с миром, в котором он вырос. Кто же из мусульман разделял его любовь к Чосеру или Милтону?
Он хотел, что Мери-Энн была здесь. Она бы обняла его, и он забыл бы об отделке криосфинкса. Он был оттуда.
— Или, что более вероятно, там пусто. — Он пожал плечами и сделал первый шаг по лестнице.
Эти двенадцать лиг темноты,
Путь мёртвых,
Гильгамеш из Урука прошёл за одну ночь
И на рассвете обнаружил, что он находится в большой долине,
Месте, где боги устроили свои сады,
Но сады были сожжёнными и заброшенными,
И все превратились в пепел.
Салах был и прав, и неправ. Не было никаких ловушек, лишь тёмные, широкие ступени, ведущие в другую камеру, в которой были другой алтарь и другая фреска на стене. Тайное святилище. На фреске было изображено что-то, похожее на дерево: ствол в виде часового механизма заканчивался одной шестернёй, от которой отходили фрактальные ветви без листьев. Изображение было выполнено из меди и бронзы. На металле крошечными буквами было что-то написано.
— Что тут написано? — нетерпеливо спросил Рашид.
— Подожди, подожди. — Масум прищурился и начал читать текст. — Это не обычные молитвы. — Он сделал несколько фотографий. — Это более древний диалект. Смотри: Ахпан лон-шал кхи-кхидан. Где-то ещё это было бы аккафан лон-сал кхиддан. Небольшое различие смыслов: более древняя версия использует слово «зло» без дополнительного значения «плоть».
— Сколько этому лет? — Спросил Салах.
— Этому? Как минимум четыре тысячи. Камере над нами, наверное… тысяча. И после всего этого я нигде не вижу «Оолжак Ле’ан», Бог, Который Был Разбит. Вместо этого имеется «маддиз», машина, но это уменьшительная форма. Ближе к «инструмент». — Масун поднялся, отряхнув колени. — Очень любопытно. Это место было превращено в святилище уже после постройки, и если это так, это должно быть входом.
— Входом куда?
— Я не знаю, да если бы и знал, не смог бы понять, как попасть внутрь. Дверь наверху легко открыть, просто повращав круглые пластины на алтаре. Просто составной кодовый замок. А здесь… я ничего не вижу, если здесь действительно есть дверь. — Он повернулся к дереву. — Сим-сим, откройся.
Ничего. Он пожал плечами.
— Ну, это стоило попробовать.
— Есть какая-то зацепка в тексте? — Спросил Рашид.
— Если и есть, то я её не вижу. Я думаю, что это задачка для писцов.
Когда он закончил говорить, Салах сильно сосредоточился на шагах, которые раздавались из-за его спины, со стороны лестницы.
Потом Гильгамеш пришёл в дом Утнапиштима,
И нашёл его одного,
С клеймом над бровью
И руками из живого металла.
«Зачем ты пришёл сюда, Король Урука?
Зачем ты пришёл в это разрушенное место?»
Сказал он с усталостью в сердце.
«Я ищу вечную жизнь, сын Убартуту,
Чтобы я не умер».
С тяжёлым сердцем Утнапиштим вновь заговорил.
«Иди, последуй за мной. Я покажу тебе
То, что ты ищешь,
И возможно оно уделит время
На исполнение твоих желаний».
Человек, который спустился по лестнице, был старым и ссохшимся, как кожа под солнцем пустыни. На нём была лишь набедренная повязка. У него был посох из медной трубы, который он держал в руке. Верхняя часть его головы была шумящей, тикающей массой шестерен и часовых механизмов, а вместо глаз были две стеклянные линзы.
Ближайший Волк поднял оружие.
— Не стрелять! — Крикнул Салах, заключив всю свою властность в этих словах. Волк остановился. Старик не был сильно удивлён этим. Он улыбался.
Человек начал говорить с ним. Садах смог разобрать лишь несколько арабских слов, но большая часть разговора прошла на шестерёнчатом диалекте. Он отошёл, чтобы Масун смог пройти вперёд.
— Салах, мне нужно тебе напоминать, что это враг? — прошептал ему Рашид.
— Он стар и не вооружён. Похоже, какой-то отшельник.
— Не подрывай мою власть, Салах.
Салах нашёл в этом что-то смешное, ведь он и вправду был на пятнадцать лет старше Рашида и гораздо опытнее в делах, касающихся Инициативы, но он промолчал.
Через некоторое время Масун повернулся к остальным.
— Он говорит, что впустит нас внутрь, и приглашает нас отдохнуть.
— Скажи ему, что мы…
— Почтём за честь быть его гостями. — Перебил Салах Рашида.
Рашид насупился.
— Я же только что сказал тебе…
— Я не могу подрывать твою власть, если я командую экспедицией. Успокойся. Мы ещё многого не знаем.
Масун и старик закончили разговор. Старик подошёл к дереву на стене и начал тыкать ветви своим посохом, бормоча какие-то слова про себя, будто вспоминая список. Часовой механизм в его голове закрутился быстрее, а через несколько секунд стена разделилась. Камень скользил по камню.
Утнапиштим повёл Гильгамеша
Через сад,
Мимо почерневших деревьев
И земли, покрытой пеплом.
Там были мужчины
И женщины, и они ползали по пеплу,
И в их глазах не было жизни,
И как у коз, в их глазах не было света.
«Это дети и дочери дерева.
Они не боятся смерти, живут
Без смерти. Они не страдают, и
При этом они слепы».
За дверью было пустое пространство, что-то между долиной и пещерой, в ширину примерно 700 метров. Прерывистые лучи солнечного света проходили сквозь крышу, разгоняя тьму пещеры. В ней текла река, слева уходившая в землю. Вдалеке Салах услышал шум водопада. На земле здесь росла трава, гораздо более зелёная, чем ожидал Салах. Травяной покров прерывался булыжниками и кусками скалы, на каждом из которых было что-то изображено. Лёгкий ветерок, дувший непонятно откуда, овевал его лицо.
Старик болтал, когда они спускались по маленькой каменной тропинке. Масун говорил со стариком, как умел. Там и тут Салах видел каменные дома, сиявшие изнутри. Некоторые были построены на земле, но большинство из них лепились к стенам пещеры на большой высоте, подпираемые покосившимися деревянными конструкциями из лестниц и переходов.
— Ты узнал что-нибудь ещё? — Салах пробежал несколько шагов, чтобы идти рядом со стариком и Масуном.
— Я рассказал ему, зачем мы здесь, а он спросил, не паломники ли мы, ищущие Голос. У них есть часть и, похоже, большая.
— Тогда мы её уничтожим. — Сказал Рашид.
— Да, скажи ему, что мы паломники. — Сказал Салах. — Рашид, мы здесь исследуем. Если его надо уничтожить, мы сделаем это потом. Нас всего шестеро, это мало.
Рашид надулся, когда Масун ещё что-то сказал старику.
— Он сказал, что проведёт нас прямо к нему.
Салах кивнул. У него бурлило в животе. Он знал, что он в большой опасности, раз находится здесь, но его кишки подсказывали, что он в безопасности. Старик выглядел предсказуемым и повинующимся собственному разуму. Жители, вышедшие из домов, чтобы посмотреть на процессию издалека, были такими же. Мужчины, женщины и дети, все с часовыми механизмами, но всё ещё люди. Никаких дёрганых, марионеточных движений Церкви, никаких обличительных тикающих звуков, никакой жестокости. Он не видел ни храма, ни Башен Благословения, ни механических монстров, ни каких-либо механизмов кроме тех, которые были в головах жителей.
Учитывая возраст двери, это вполне могли быть потомки членов первоначальной Церкви, ушедшие сюда до того, как какие-то споры или несостыковки разделили её.
Это всё быстро заинтересовало его.
«Что за беда постигла это место? Что за бедствие
Обрушилось на этот сад?»
«Он был превращён в руины моим братом,
Человеком с чёрным сердцем,
Кто пришёл с его армиями и тёмными мастерами,
Мастера его были чёрными Дэвами Готога,
Молага, Картака и Молаха,
С красно-жёлтыми знамёнами
Пришли они, чтобы предать это место
Огню и мечу.
Он искал вечную жизнь
И украл её отсюда».
Они прошли уже более полутора километров и оказались у основания водопада. Старик замолчал, когда вёл их по скользкой каменной дорожке. В тумане танцевали радуги.
Дорожка загибалась вокруг пруда, заканчиваясь прямо у отвесной стены. Ничто не указывало на это, пока… да, вот она. Пещера. Он не замечал, что сейчас уже промок насквозь — сердце бешено стучало в груди. На секунду холодная вода начала литься на его голову, но он прошёл водопад.
За водопадом была пещера, очень большая пещера, освещённая масляными и механическими лампами. За небольшим участком, на котором они стояли, начиналось озеро, заполнявшее всю пещеру. Поверхность озера была абсолютно гладкой. В центре озера находился небольшой остров.
Салах был уверен, что его сердце остановилось.
И тогда Гильгамеш отчаялся.
[Отсутствуют следующие шесть строчек]
«Нужно больше увидеть и больше узнать».
В центр сада
Отвели Гильгамеша, чтобы н увидел
Великий образ, бога из живого металла,
Из множества металлических деталей, которые двигались, как
Части живого,
И на нём были шрамы, и видны были деформации
Как на подержанном щите или оплавившейся свече.
На одной из его сторон было дерево
Маленькое, старое и скрученное.
На острове находилась масса металла, примерно пятьдесят метров в ширину. Тысячи деталей, которые двигались, тикали и щёлкали. Она имела примерно сферическую форму и выглядела сильно повреждённой — части были оплавлены, разбиты, перекручены. Движущиеся части, похоже, наросли поверх сломанных мест, чтобы восстановить их функции. Салах подумал, что это шрамы. Шум этого механизма был похож на биение сердца, но это было старое, ослабленное сердце. Рядом росло одно скрюченное дерево. На нём была чёрная кора, само оно высохло.
Тук-тук.
Что это было? Та самая Машина? Салах почувствовал, что его спина похолодела. Это место… это было священное место. Спина у него так же, как и здесь, холодела, когда он стоял в мечети аль-Харам или соборе святого Петра. Чувство ничтожности своей силы и самого себя по сравнению с тем, что создал Бог… оно окружало его. Это было святое место.
Внутренний голос проклинал его, просил не поддаваться этой нечистой силе. Это ложь, идол, отстранись! Нет никого кроме Бога!
Но голос ошибался. Он знал, что он ошибался, но не мог объяснить, почему. Но в этот ясный момент он мог. Это и была Машина, а они все ошибались. Все. Все за пределами этой долины ошибались. Сильно ошибались. Оно не было богом, которому надо было поклоняться, оно не было всесокрушающей силой, оно не было злом. Эта вещь, этот механизм был орудием Бога, даже если он, как сейчас, был погнут и разбит. Остальная Церковь прельстилась незаконченными частями, и от них Инициатива унаследовала эту неправильную версию. Но здесь, в единении с ядром Машины, люди не заблуждались, не были поражены этой неправильной версией. Они оставались людьми.
Ему нужно было знать больше. Они возьмут писцов, прибудут сюда с армией исследователей. Опросят каждого жителя, переведут каждый текст, отследят генеалогические древа до самого начала. Это переворачивало весь мир. Воображение Салаха разгулялось. Когда Инициатива всё здесь сделает, они откроют это место всему миру. Всегда говорили, что ещё не время, но если они после этого места скажут, что ещё не время, то это время не наступит никогда.
Он ещё несколько секунд простоял, ошеломлённый, в тишине, а потом оно заговорило. Машина говорила.
Машина говорила, и её голос не был громом. Это был голос, выкованный в кузнице звёзд, где разбивались и вновь создавались миры. Он не только мог быть услышан, он чувствовался телом и душой. Он накладывался сам на себя, находился в гармонии со своим собственным тембром. Он был вечностью, всем, что создаёт, но в словах.
Потом это закончилось, наступила тишина. Салах почувствовал дрожь. Он дрожал. Это был страх перед Богом.
Наступила долгая тишина, после чего Рашид нарушил её:
— Итак, оно здесь. Оно должно быть уничтожено.
«Это Голос, Голос Короля Богов,
Который создал Апсу и Тиамат лишь одной мыслью.
Справа от него дерево, что рождает знание.
Слева было дерево, рождавшее жизнь, но его нет,
Его украл мой брат.
Дети сада выбрали
Одно лишь древо жизни, и их разумы
Теперь как у зверей.
Я выбрал оба, и я проклят.
Мой брат выбрал оба, и он безумен.
Видишь теперь, Гильгамеш, Король Урука?
Видишь глупость своего поиска?
Нет вечной жизни, которую можно найти,
Но есть знание.
Знание отделяет человека от зверя,
А смерть — человека от монстра.
Без знания человек — не человек,
Без смерти человек — не человек.
Это и испытание, и подарок».
Салах не проронил ни слова, собираясь с мыслями. Он знал этот тон, этот образ мышления. Он однажды был в таком месте, и он увидел своё прошлое, отражённое для него обратно, во всей его скудоумной мелочности.
Злоба и ярость вскипали в нём со скоростью, которую он более не мог сдерживать.
Он ударил Рашида по лицу.
— Ты идиот! Ты фанатик! Это… это голос Бога! И ты хочешь это уничтожить?
— Ты отклонился от Пути, Салах. — Рашид потёр щёку. — Богу не нужна машина, которая будет выполнять функцию Его голоса. Он похож на остальных, ложный бог, который должен быть уничтожен, а его последователи — казнены.
Салах рассмеялся. Он не мог остановиться. Но не было повода для радости.
— Ты собираешься уничтожить величайшее открытие в истории человечества, инструмент, благодаря которому Бог говорит с людьми, и в придачу хочешь убить невинных людей, всё для того, чтобы сохранить мир в таком виде, каким он тебе кажется! Ты действительно настолько слаб в своей вере, что первое же испытание приводит тебя к убийству?
Рашид стоял неподвижно. Салах тоже знал этот взгляд.
— Невинные? Посмотри на них. Они всё ещё идолопоклонники, их мозги всё ещё заполнены механизмами, они всё ещё отвергают свою человечность, чтобы соединяться с металлом, их Машина всё ещё шепчет богохульства им. Единственная разница — в словах и в том, как ты воспринимаешь их. — Он махнул рукой. — Достаточно. Муса, Тахмид, связать его.
Двое Волков скрутили за спину руки Салаха. Третий держал Масуна. Старик отпрыгнул от них и выбежал из пещеры. Салах надеялся, что он предупредит жителей деревни, приведёт помощь, сделает хоть что-то.
— Ты видишь? Ты видишь это, Рашид?
— Я вижу лишь ложного идола. Если мы не будем сопротивляться лжи в мире вокруг, мы исчезнем. Салах, я тебя очень уважал, но ты заблуждаешься. Я буду милостив, но я более не позволю тебе вмешиваться в работу Бога. Бассам, сломай камеру. Она нам больше не нужна.
Воин взял камеру из рук Масуна и бросил её в озеро.
Салах сидел на каменистой земле этого маленького водостока, подтянув ноги к груди. Бассам сидел на скале, держа в руках оружие, и Салах был уверен, про при первом его движении он выстрелит. Не на поражение, но хотя бы в ногу. Рашид сказал, что он будет передан руководителям Инициативы, когда они вернутся, но Салаха это не волновало, пока он не попадёт домой.
Он почувствовал дрожь земли, а вместе с этим сильную боль в душе.
Он закрыл глаза и подумал о доме. Доме, где ещё осталось что-то хорошее.
«Ты видел их, Гильгамеш, Король Урука?
Видел ты толпы в тех остывших городах на западе,
Где люди мечтают о смерти, которая никогда не придёт
К ним?
Желаешь ли ты их проклятие, которое лежит и на мне?
Вечно жить и вечно страдать?
Не плачь по умершим, Гильгамеш, Король Урука.
Иди домой и лелей своего сына Ур-Нунгала, которого ты любишь.
Лучше для человека прожить хорошую жизнь, чем жить вечно».
За тысячи километров от того места Мэри-Энн сидела на диване, наблюдая за Урук-хаями, атакующими Стену Пади. Она положила руку на живот, и её ребёнок слабо толкнулся внутри, будто присоединяясь к защите Хельмовой Пади. Мэри-Энн рассмеялась.
— Да, малыш. Арагорн справится, не переживай.